Лучшие истории недели

здесь захоронен Христофор Колумб с сыном Диего. При этом город расположен не на берегу моря и не является морским курортом. Этакое патриархальное сердце Андалузии — провинции, которую сами жители называют раскаленной сковородкой Пиренейского полуострова.

Я так и не узнал название того ресторана, в которой мы случайно попали. Мы просто шли по какой-то кривой улочке старинного города и случайно, через арку одного из домов, увидели внутренний дворик с ресторанными столиками. Дворик утопал в зелени, а на высоте третьего этажа, над столиками, был натянут старый треугольный парус, обеспечивающий тень посетителям.

Метрдотель пригласил нас присесть. Подошла официантка. Выяснилось, что меню в этом ресторанчике отсутствует и предлагается только комплексный обед. Всего-то за 9 евро с посетителя или 36 евро с нашей компании. Мой приятель, менеджер банка, великодушно заявил, что он угощает.

И тут началось, сначала, каждому из нас принесли по две бутылки: красного вина и воды. Затем поставили по два небольших тазика: один с салатом, другой с домашней выпечкой. Через минуту официантка водрузила перед нами пузатую бутылку с оливковым маслом – это уже одну на всех.

Столик казался полностью заставлен. Но не тут-то было, официантка продолжала нас удивлять и умудрилась разместить ещё четыре небольших ведерка с супом гаспачо. Как не удивительно, но мы почти всё это съели. Когда суповые ведерки заменили на котелки с вареной картошкой, а на чугунных сковородках принесли по шкворчащему стейку, мы уже не удивились, а только обреченно вздохнули.

Рибай был идеален. Мясо даже почти не надо было жевать. Оно само таяло во рту. Признаюсь честно, картошку никто так и не доел. Но и это было ещё не всё! Опустевшие сковородки заменили на тарелки с медовиками. Торты имели диаметр этак сантиметров по двадцать каждый и были приготовлены по принципу "медовик медом не испортишь". Заметив наш ошарашенный взгляд, официантка выдала нам суповые ложки вместо десертных.

Из ресторана мы выползли, когда уже начало темнеть. Мой приятель оставил на столике сорок евро и громко заявил, что сдачи не надо. Не успела наша компания выйти из арки, как услышали, что нас догоняют. Это была наша официантка.

"Наверное, я что-то не так понял, — подумалось мне. – Тридцать шесть евро, это, скорее всего, с каждого, а не со всех. Но и сорок евро, с чаевыми, вполне приемлемо за такой шикарный обед".

— Сеньоры, вы забыли сдачу, – сказала официантка и протянула нам четыре евро.

— Это вам на чай, типсы, — ответил мой приятель.

— Вы уверены? – удивилась официантка. – Это же четыре евро!

— Да, да, всё правильно, – хором успокоила её наша компания.

Обескураженная, официантка пошла обратно, но еще пару раз оглянулась на нас, проверяя: не передумали ли мы.

Через два дня я был в Марбелье, где, вместе с женой, попил кофе с тирамису за восемьдесят евро на двоих, правда, с прекрасным видом на Средиземное море.

мешком муки от голоногих засранцев, чтоб не мучили ее, а поставили галочку о проделанной работе. Представьте, если бы власть обязала все взрослое население обучиться нотной грамоте (вроде полезно, но напрягает...), бабушка так никогда и не научилась ни писать ни читать.

Когда умер дедушка Петя, письма за бабушку стала писать ее соседка – старая киргизка.

Этот почерк мы и воспринимали много лет как бабушкин.

Вообразите себе наше состояние, когда мы получили письмо в котором бабушка "своим" детским почерком рассказала нам, что умерла и ее хоронили всей деревней...

Но это было целиком в ее стиле.

Когда у кого-то заболевала корова и ветеринар говорил: "Скорее режьте, пока не сдохла, хозяева видели, что дела у их коровы и вправду ни к черту: три дня не ест и уже не встает. Придется идти на поклон к Поле.

Бабушка брала мою маленькую маму и шла лечить. Лечение незамысловатое: все выгонялись из коровника (кроме мамы) бабушка пять минут что-то шептала больной на ухо, умывала ей морду водой и уходила.

На следующий же день корова выздоравливала и начинала давать молоко.

Плата за лечение была стандартная: месяц хозяйка приносила по три литра молока в день.

У Поли никогда не было коровы, зато молоко было всегда. Еще и соседям хватало.

Бабушке ничего не стоило тремя словами прекратить рост волос подмышками у пятнадцатилетней девушки, чтоб та больше никогда в жизни не тратилась на тупые, советские лезвия (волосы подмышками никогда больше не росли).

Как-то моя мама в глубоком детстве, стала свидетельницей разговора бабушек на лавочке.

Они обсуждали, как и что было на этом месте раньше:

— Раньше до клуба, тут был базар. Он заканчивался в-о-о-о-н теми деревьями. И этих домов тоже не было.

— А я помню еще до базара, тут был конезавод. Мой отец на нем работал до самой смерти до 1895-го года.

Моя бабушка помалкивала, да вдруг не выдержала:

— А на месте этого пустыря, рос огромный дуб, рядом колодец, а чуть дальше стояла церковь.

Все старушки загалдели:

— Поля, ты что-то путаешь. Не было никакой церкви. Да и откуда тебе знать? Ты тут самая молодая, при том приехала только после войны из Оренбурга…

Тут обрела дар речи старейшая из бабушек — девяностолетняя соседка:

— Поля, а ведь и правда тут был и колодец и церковь и дерево. Только дуб я уже не застала, его спалила молния, когда я совсем маленькая была...

Все уставились на мою бабушку.

Бабушка Поля:

— Ой, заболталась я тут с вами, а мне еще хлеб печь. Валька, айда домой.

Когда женился и через полгода развелся мой старший брат, а женился он из хулиганских побуждений – в 19 лет, для чего же еще женятся? Мы сдуру написали бабуле о его свадьбе, а когда брат развелся, не хотели огорчать старушку: развелся мол, распалась семья, для стариков-то брак это серьезно. И вот бабушка в письмах всех нас целовала, в том числе продолжала целовать и уже бывшую жену брата-Милу.

Как-то он решил слетать к бабушке в Киргизию. Невероятными усилиями нашел в серванте свое обручальное кольцо, чтоб поддержать легенду и полетел.

Бабушка обняла его на пороге дома, расцеловала, потом посмотрела внимательно на его лицо и сказала:

— А чего же ты, внучек, не написал мне что еще десять лет назад развелся? Не хорошо обманывать бабушку, если б я тебя не увидела, так бы и не узнала...

Дедушка Петя мне рассказывал:

— Когда началась война и всех мужиков забирали на фронт, бабушкины подруги провожая мужей, рыдали навзрыд, только наша не рыдала по мне. Всем говорила:

— А чего я буду зря рыдать, мой то Петр вернется, хоть израненный весь, но с ногами и руками. Я уж постараюсь. Она подходила на проводах к некоторым соседкам и по большому секрету шепотом говорила:

— А ну перестань, дура, голосить и убиваться, твой вернется!

Не ошиблась ни разу...

Лет десять назад я и о себе узнал кое-что смешное, нескучное:

Когда мне было полгода отроду, мама подвела нас с двухлетним братом к бабушке и сказала:

— Мама, я постоянно думаю и переживаю. Смотрю — спиваются все мужики вокруг. То один под забором валяется, то другой от пьянки помер. А ведь они были такими же славными малышами как вот наши. Что бы придумать мама?

На следующий день Бабушка Поля сказала:

— Я обо всем позаботилась: старшенький сможет чуть-чуть выпить, когда вырастет и ему это ни сколь не повредит, а вот маленькому, лучше и не начинать. От греха подальше...

Я никогда не считался "ботаником", Был в детстве городским хулиганом в закатанных кирзах. Дрался "улица" на "улицу". Служил в армии, всегда был в исключительно пьющих коллективах. Про телевидение вообще умолчу, короче, куда меня только не швыряло, но в свои 43 года, я так ни разу в жизни и не попробовал ничего спиртного.

Спасибо тебе, бабушка Поля...

и водила мне рукой машет. Я даже по сторонам оглянулся, думаю, но мне-то рано. Потом присмотрелся – Санька. Он когда-то у меня работал на перевозке полутуш свинины. Кричит – иди подброшу. Аккуратно перешел дорогу, когда к катафалку идешь внимательность сразу повышается. Подошел, сел. В кабине чище и красивей некоторых лимузинов.

— Да, — говорю, — солидно. Давно место работы поменял?

— Уже года четыре. Мне нравится, спокойно и платят хорошо, — говорит, а сам едет потихоньку — тебе куда?

— Вот магазин здесь за углом, сигарет надо купить. – ну он и поворачивает.

А там гайцы припарковались, тормозят всех подряд. Праздники ведь, проверяют на алкоголь. Я тоже взволновался, за ремень схватился. Тормознули и нас. Но Санек повел себя как-то неадекватно. Вместо того чтобы доставать документы, бросился к сотруднику. Через открытое окно слышу диалог:

— Где он? Давно?

— Кто он? – ошалевает лейтенант.

— Ну труп?

— Какой такой труп?! — ошалевает тот еще больше.

— Из ваших, что ли? – продолжает наезжать на него Санек. – Меня ведь так просто не тормозят. Машиной, что ли, сбило или сам перенервничал? Мешок нести?

— Да идешь ты! Нет у нас никакого трупа, документы проверяем. Ты сам-то не пил? Нет? Ну и езжай отсюда.

— Не, мужики, я подожду. Говорю же вам, меня так просто не тормозят. Нету, значит, скоро будет. Ты бы сходил, напарника проверил, что-то он в машине сидит и даже не шевелится. Плохая примета. А приметы всегда сбываются.

Лейтенант испуганно оглянулся на патрульную машину и пошел, убыстряя шаг. Практически подбежал к дверке, о чем-то переговорил с напарником и заскочил на свое место. Автомобиль простоял еще с минуту и стартанул. А Санек залез в кабину.

— Документы дома забыл, — произнес он. – Как специально. А ведь обычно не тормозят.

Флоренс Найтингейл наградил её Международный комитет Красного Креста. Она была третьей советской медсестрой, удостоенной этой почётной награды, санинструктор Туснолобова.

На Воронежский фронт в самое пекло попала эта девушка. 123 раненых солдата и офицера Зинаида уже вынесла с поля боя к началу февраля. И когда ползла за 124-м, ей разрывной пулей перебило обе ноги. Там же гитлеровцы избили девушку прикладами. Зину только на вторые сутки нашли наши разведчики, возвращаясь с задания. Она каким-то чудом ещё оставалась жива, но её тело вросло в лёд, и его пришлось вырезать финками. И тем не менее, девушка в 23 года осталась жива, но только без обеих рук и ног. У Зины на всех четырёх конечностях началась гангрена.

Что это значило для молодой девушки? Это невообразимо. Никому не пожелаешь такой участи. Юная, цветущая Зинаида, собиралась после войны встретить с фронта мужа, быть любящей женой и матерью, и вдруг осталась калекой! Она долго не могла сообщить мужу о случившемся. Она думала о том, как она может обречь его на жизнь с инвалидом? Позволить себе она этого не смогла. Она несколько месяцев не решалась попросить одну медсестру в госпитале написать письмо своему Иосифу.

"Милый мой, дорогой Иосиф! Прости меня за такое письмо, но я не могу больше молчать. Я должна сообщить тебе только правду… Я пострадала на фронте. У меня нет рук и ног. Забудь меня. Прощай. Твоя Зина".

И всё же, даже оставшись калекой, просто быть в стороне Зинаида не смогла. Узнав о том, что на заводе "Уралмаш" страдает дисциплина, она попросила отвезти её в цех. Дорогие друзья!- сказала она. Я сожалею, что очень мало что успела сделать для своего народа, для своей Родины. Мне удалось вынести с поля боя сто двадцать три раненых солдата и офицера за восемь месяцев пребывания на фронте. В данный момент, как видите, я вообще не в состоянии работать, у меня нет ни рук, ни ног, и поэтому я вас очень-очень прошу: если можете, сделайте за меня каждый, хотя бы только по одной заклёпке для танка.

А к концу месяца с предприятия вышли пять новеньких танков сверх плана, а на их бортах кто-то старательно вывел белой краской надписи "За Зину Туснолобову".

на "парад победы" собирался приехать сам фюрер, да не один, а с вождем Италии Муссолини и диктатором Словакии Тиссо.

В "лоб" взять Киев не удалось, и поступил приказ обойти его с юга. Так появилось страшное слово "Зеленая Брама" – местность, не указанная ни на одних картах великих сражений той войны. Только в наши дни информация стала достоянием гласности, и "Зеленая Брама" оказалась одним из самых трагических событий Великой Отечественной.

В этих местах попали в окружение две армии (6-я и 12-я) Юго-Западного фронта – порядка 140, 000 воинов. А из окружения вышли лишь 11, 000 солдат и офицеров.

В отдельном батальоне, созданном на базе пограничной комендатуры, находились служебные собаки.

Они стойко переносили все тяготы военного похода. Командир батальона майор Лопатин, несмотря на отвратительные условия содержания и полное отсутствие надлежащего питания — собак не распустил, хотя вышестоящее командование это и советовало сделать.

У села Легедзино 30 Июля, пограничный батальон принял свой последний бой.

Силы были слишком не равными: против 500 пограничников – целый полк фашистов. И в критический момент, когда фашисты пошли в очередную атаку, майор Лопатин дал приказ послать в рукопашный бой с фашистами пограничников и служебных собак.

Это был последний резерв.

150 отлично обученных голодных овчарок поднялись против автоматного огня.

Очевидцы утверждают, что овчарки впивались в фашистские глотки, даже будучи смертельно ранеными. Оккупанты отступили, но на подмогу им подоспели танки. Искусанные, покрытые рваными ранами, вопящие от ужаса, фашисты вскакивали на броню танков и расстреливали героических псов.

В этом бою погибли все 500 солдат, никто не сдался в плен. Уцелевшие собаки улеглись каждая возле своего хозяина и никого не подпускали. Часть из них пристрелили наступавшие войска, а часть умерла от голода на поле.

В панике захватчики перестреляли всех крупных псов в селе Легедзино – даже тех, что были привязаны к своим будкам. Только одна овчарка покинула поле битвы и смогла доползти до села.

Немцы собрали своих погибших в бою, а потом разрешили селянам похоронить советских пограничников. Их тела предали земле вместе с верными четвероногими, а тайну захоронения скрывали долгие года.

Лишь в 1955 году жители Легедзино смогли собрать останки почти всех 500 пограничников и перенести их к сельской школе, возле которой и находится братская могила. А на окраине села, там, где проходил единственный в мире рукопашный бой людей и собак с фашистами, 9 Мая 2003 на добровольные пожертвования ветеранов Великой Отечественной, пограничных войск и кинологов Украины был установлен единственный в мире памятник человеку с ружьем и его верному другу – собаке.