Свежие истории от 20 января 2017

и он уходит срочно в краткосрочный отпуск. Замполит сразу сказал, что у него много дел и ушел в Политотдел. Зам по боевой начал ныть, что ему поступать в академию, нужно готовиться к экзаменам и вообще он очень занят. В общем все отказываются. В разгар совещания входит молодой лейтенант и представляется: лейтенант Иванов, прибыл для прохождения службы. И в конце совещания предлагает комполка представить полк к инспекторской проверке. Обрадованный комполка интересуется, что нужно для этого. Десять рублей — говорит лейтенант. Полкан достает из кошелька червонец и отдает его лейтенанту. На следующий день лейтенант встречает генерала и докладывает о том, что полк готов к проверке. Так как полк всегда готовился к проверке, в полку все в общем в порядке, а генералу нужно найти недостатки. Вот он и спрашивает лейтенанта, а как вы хорошо знаете солдат? Хорошо знаю, даже знаю что он носит — носки или портянки. Генерал указывает на нескольких солдат и офицер безошибочно говорит, что у кого надето. Солдат снимает сапог и генерал убеждается в этом. Генерал хмурится и приказывает набрать ленкомнату солдатами и провести лейтенанту с ними политзанятия. Лейтенант задает вопросы, все тянут руки, кого не спросит — все отвечают. Что делать генералу? А как питается личный состав? Хорошо. Идут на кухню, а там повар достает половником из котла полкурицы и бойцу хрясь в миску. Генерал — а мне можно? Можно. Хрясь и ему тоже. Что делать, нарисовал генерал "отлично" и убыл в свой штаб. Прибыл полкан из отпуска, узнал об оценке и давай награждать лейтенанта, представление на очередное звание пишет, и квартиру из командирской брони дает и т. д. и т. п. И спрашивает — ты что, через сапог видишь, что на ком надето? Лейтенант говорит, я приказал на одну ногу надеть носок, а другую в портянку. Что спрашивал, то и показывали. А политзанятия как, не могут же все все знать? Я приказал кто знает тянет правую руку, а кто не знает левую. А червонец тогда тебе нахрена? Как нахрена! Я на него курицу на рынке купил. Одну половину генерал съел, а другую я к черпаку привязал.

в достаточном количестве. Но на случай, если "придут приличные люди", товарищ решил подстраховаться. Традиции большого русского застолья требовали ставить водку на стол хотя бы на первый тост. Потом можно было подливать в те же бутылки самогон.

Талонов было на шесть бутылок. Я аккуратно поставил их в пластиковый пакет советского производства, и на выходе из магазина случайно задел пакетом о косяк. В пакете неприятно хрустнуло и захлюпало. Минус один — подумал я, и расстроился. Так, расстроенный, и пришел к приятелю. Советский пакет, к слову, не пропустил ни капли, всё содержимое вместе с осколками плескалось на дне. Мы проткнули шилом пакет, и аккуратно слили содержимое. Потом процедили его через несколько слоёв марли, марлю крепко отжали. Приятель меня утешал, но я был безутешен. Тогда он сказал — да [фиг]ли? И разлил спасённое содержимое в два стакана. Мы накатили, и закурили. Немного отпустило. Приятель подумал и сказал, — нечетное количество бутылок не укладывается в логику традиционного русского застолья. Спрашивать его, на чем базируется эта логика не стоило, ответ мог затянуться на пару суток. Поэтому мы просто открыли лишнюю пятую бутылку, чтобы восстановить гармонию. Потом зашел Саня, сосед, с извинениями, что не сможет прийти на юбилей, потому что работа. Тут уж сам бог велел не лишать хорошего человека праздника. Бутылок снова стало нечетное количество, и пришлось это снова как-то компенсировать.

Потом я помню довольно смутно. Но точно помню, что в итоге на юбилее все приличные люди хлестали самогон как не в себя, и пели осанну тестю. А я нет-нет да и мучил себя вопросом: если бы я не расхреначил ту бутылку, дожила бы водка до юбилея?

Другая история случилась в те же примерно годы в Одессе, где мы отдыхали у родственников жены. Они только недавно вернулись из Германии, и у них в стенке, на самом видном месте, стояла какая-то ох[рен]енно красивая бутылка с тёмным содержимым. Я не помню, может это был хеннесси, может ещё какая экзотика, неважно.

На все мои заманчивые предложения испробовать заграничного зелья я получал категорическое нет. Причем хозяин был по существу не против, а хозяйка — ни в какую. "Щас вам, олгоголегам! Вот придут приличные люди...! "

— Пи[c]ец, ну вы жлобы! — говорил я, и шел в палатку за пивом. Пива, слава богу, в те годы в Одессе на каждом углу было хоть утопись.

Отпуск заканчивался. Накануне отъезда мы устроили небольшой прощальный ужин. Выпили конечно. Потом легли спать. Среди ночи я почувствовал, как кто-то толкает меня в бок. Возле кровати в полумраке стоял хозяин. Он прижимал палец одной руки к губам, а во второй руке у него что-то загадочно поблёскивало. Увидев, что я открыл глаза, он призывно махнул бутылкой, и вышел.

Сперва мы хотели сесть на кухне, но по здравому размышлению решили, что это слишком рискованно. Хозяин снова махнул бутылкой, мы взяли стаканы, пару конфет, и спустились во двор. За всё это время нами не было произнесено ни звука. Только во дворе, на лавочке, разлив по первой, хозяин сказал:

— Ну их в [ман]ду!

Это, как я понял, был тост, и мы выпили.

Мы сидели в тени большого каштана, под черным одесским небом, и молча пили экзотическое заграничное пойло. Говорить нам по сути было не о чем, слишком разные мы были люди. Единственное, что нас роднило, это мужская солидарность и ненависть к бабскому лицемерию. Не скажу, что вкус пойла меня как-то особо поразил. Оставив в бутылке грамм сто мы вернулись на кухню, и посредством крепкого чая, йода, и марганцовки стали подбирать нужный колер. Немного повозившись, мы наконец добились примерно нужного результата, долили бутылку до краёв, водрузили на место, и разошлись спать.

На следующее лето мы в Одессу не поехали. И на позаследующее тоже. Жена уговаривала, но я сказал что к таким жлобам, для которых бутылка бормотухи дороже тёплых человеческих отношений, я больше ни ногой. А спустя года три или четыре в разговоре по телефону одесская родственница обмолвилась жене:

— Помнишь ту бутылку? Мы её открыли на мой день рожденья. Пришли приличные люди, хороший повод. Ты бы знала, какое там оказалось говно! Так стыдно! Слава богу никто не отравился.

— От йода с марганцовкой ещё никто не умирал! — злорадно буркнул я себе под нос.

Остроухая жена однако расслышала, и долго с пристрастием пытала, что я имел в виду.

Но я молчал как рыба. Потому что это была не только моя тайна.