Медицинские истории #кабинет

симптомы на игры разума и тела и продолжили изучение симптоматики, лечение заболеваний и заучивание хода операций. На следующее утро надев комбинезон, сверху рубашечку, пошла на экзамен.

Сдала экзамен и вместо того, чтобы выйти, как нормальные студенты, села на свое место. Я все же решила подстраховаться, т. к. симптомы не проходили. Препод в непонятках, конечно, спросил, в чем дело, а потом пригласил в соседний кабинет (экзамен, как и учеба, проходил в стационаре). Когда начала расстегивать пуговицы рубашки у препода глаза на лоб полезли, рукой начал махать, говоря: - нет, нет, нет... от хохота живот еще больше заболел. Ну, зачем мне раздеваться, если экзамен я уже сдала 5 минут назад? Удалось объяснить, что под рубашкой комбинезон и другого способа добраться до живота нет. Определив признаки аппендицита, препод тут же отправил меня на операционный стол.

Оперирующие хирурги решили резать под местным наркозом. Узнав, что я - студенка медфака и только что сдала экзамен, попросили рассказать последовательность операции при аппендиците. Они резали и говорили, до какого этапа дошли. Вырезав аппендикс, предложили полюбоваться им и повесили мне перед носом. Вот тогда мне резко захотелось спать. Спать, конечно, мне не дали, нашатырь под нос, привели в сознание, зашили благополучно и отправили в палату.

Так я сдала по хирургии теорию и практику на себе.

скорая непременно заберет в больницу, а ей в больницу никак нельзя, сессия на носу. Выслушав эту аргументацию, Татин папа поднял телефонную трубку:

– Саша, привет. Извини за беспокойство, можешь сейчас к нам приехать? Дочка заболела, а скорую вызывать не хочет. Спасибо, жду.

Когда доктор Саша, весьма привлекательный мужчина лет тридцати, мерял у больной пульс, она с некоторым запозданием сообразила, что доктор ведь сейчас будет слушать легкие. А значит, увидит ее грудь! Боже, какой позор! Робко спросила, нельзя ли прописать какую-нибудь таблетку прямо так, без детального осмотра.

– Девушка, – засмеялся доктор, – знаете, кто я по основной специальности? Женский уролог. Меня уже ничем удивить нельзя. Я видел не только голых женщин, но даже женщин с начисто содранной кожей.

Опознав в реплике доктора Саши цитату из горячо любимого и полузапретного тогда Булгакова, Тата признала его за своего. Стесняться не перестала, но, несмотря на пылающие от стыда щеки, позволила не только послушать легкие, но и провести осмотр в разрезе основной специальности доктора. И ей, по-видимому, всё же удалось его чем-то удивить, потому что года через три они поженились.

После того, как я женился на Татиной подруге, мы периодически общались с Татой и Сашей. Не часто, но с большой симпатией. Когда лет через 12-15 у меня заподозрили мочекаменную болезнь, я тут же позвонил Саше.

– Не проблема, – заверил он. – Ложись ко мне в пятидесятую больницу на обследование. То есть не ко мне, а в мужскую урологию. Там прекрасные специалисты, я тебя познакомлю, сделают всё в лучшем виде. Только потерпи месяц, а то мы с Татой уезжаем сейчас в отпуск.

Я готов был потерпеть и месяц, и два, но мой камень в почке со мной не согласился. Тронулся в путь с адской болью. Я вызвал скорую. Врач сделал укол и велел собираться в больницу.

– В какую? – спросил я.

– Какая вам разница? В дежурную.

– А можно в пятидесятую? У меня там знакомые, я уже практически договорился туда лечь.

– Ну, смотря что за знакомые. Кого вы там знаете?

– Доктора Михайлова.

– Что-то вы путаете, молодой человек. Доктор Михайлов работает в женском отделении.

– Ну да. А меня обещал устроить в мужское.

– Ну хорошо, тогда скажите, как имя-отчество вашего Михайлова?

– Имя Александр, а отчества я не знаю. Мы с ним на «ты».

– Вот вы и попались, Штирлиц! Никакой он не Александр. Никто вам ничего не обещал, вы просто услышали где-то фамилию и морочите мне голову. Поехали в дежурную.

В дежурной меня обезболили, а с камнем ничего делать не стали. Он остался в мочеточнике и впоследствии доставил немало неприятностей, которые расхлебывал в Сашиной пятидесятой больнице великий доктор Кан, я как-то уже писал об этом.

Оправившись от операции, я зашел в Сашино отделение и обнаружил на его кабинете табличку «Михайлов С. В. »

– Так ты что, не Александр?

– Нет. Я Серафим.

– А почему тогда Саша?

– А потому что мои блаженной памяти родители совершенно не подумали, какие от Серафима бывают уменьшительные. А бывают Сима, Фима и, прости господи, Серик. Ну кому захочется быть Сериком? Вот и живу в двух ипостасях: для родных и друзей Саша, для остальных Серафим Викторович.

системы. Короче, полезная и приятная штука.

Когда мой шурин — кавказский мужчина — после окончания первой процедуры вылез из ванны, то увидел, что она в волосах.

— Извините, — сказал он медсестре, — я, кажется, засорил ваш резервуар.

Медсестра, немолодая весёлая женщина, махнула рукой:

— Да бросьте, ерунда это всё. Вот приходил ко мне один пациент, так у него волосяной покров был — мама не горюй! Я его как увидела, говорю: «Ложитесь в ванну, будем мыть вашу бурку».

Медсестра была словоохотливой и каждый раз вспоминала забавные истории из своей практики. Вот один из её монологов:

— Это я сейчас в гидромассаже, а раньше трудилась в грязелечебнице. Чего там только не повидала! Однажды пришёл высокий красивый мужчина. Серьёзный такой, солидный. Направили его ко мне на ректальное грязелечение. С простатой неполадки. Я ему говорю: «Раздевайтесь и примите коленно-локтевое положение». А он стоит и не двигается. Стесняется. Видать, не представлял, что за процедура его ждала. Короче, уломала я его, раздела, и поставила в нужную позу на кушетку. А он весь напряжён, как студент на экзамене. «Не стесняйтесь, — говорю, — расслабьтесь, я же врач». Ну и ввожу в него тампонатором Здравомыслова ректальный грязевой тампон. И тут мужчина как вскочет! Схватил трусы, брюки, рубашку и, одеваясь на ходу, выскочил вон из процедурной. Я его потом через два дня снова увидела. Вышла из кабинета, чтобы пригласить пациента, смотрю — мой красавец идёт по коридору. Солодковые ванны принимал, наверное. Увидел меня и метнулся к дальней стороне коридора. А потом бочком так, прижавшись к стеночке и не сводя с меня глаз, прошмыгнул мимо и затруси? л прочь, иногда оглядываясь назад. Больше я его не видела. А может и видела, кто знает?! У меня ведь память на лица плохая. Пришёл как-то пациент и говорит: «Здравствуйте! Вы меня помните? » А я ему: «Не помню, но всё равно проходите». Он вошёл, разделся и принял коленно-локтевое положение. И тут я говорю: «А-а-а, так это вы! »

Монолог периодически перебивался смехом моего шурина. А медсестра продолжала:

— Так что, милок, повезло тебе крупно, что встретил меня не в грязелечебнице, а на гидромассаже, а то бы не хохотал ты сейчас, а бегал от меня прочь.

современные родители, радея за чистоту (чуть не написал – помета) потомства, стали готовиться заранее. Перестали пить алкоголь, есть пищу с излишками, смотреть страшные фильмы и новости по главным каналам.

Естественно, прошли процедуру сдачи анализов, и прочих не всегда приятных проникновений в организм.

Семья крепкая, спаянная. Как раньше был штамп – ячейка общества.

Жена поехала на очередное что-то там сдать, и забрать предыдущее. Ну, чтобы потом со всем этим набором документов прийти на прием к врачу, и определить максимально удачную дату, ну, вы меня поняли.

Это как бы все – либретто, или как во времена fido писали - преамбула.

А теперь – амбула. От первого лица одного из врачей.

«…иду из кабинета, глядя в окна, за которыми солнце, тепло. Беззвучно орущие дети и птицы. Прям предвкушаю, как куплю сейчас в автомате себе бачкового кофе. Выйду во двор, там у меня есть любимое дерево. Я обопрусь на него плечом, закурю. И задумчиво начну пускать дым вверх. И небольшими глотками кофе. Иду по коридору в мечтах в слюнях, выхожу и слышу на парковке женские рыдания. Ну, мало ли, что, думаю я. Может украли чего, или парковалась на звук. А звук оказался бампером «бентли», или того хуже «лады приоры» с гостем из солнечного горного селения. Не. Сидит в машине весьма милая молодая девушка. И рыдает, ну просто – насмерть, ну, вот просто наотмашь. Видно, что горе больше чем сломанный ноготь, или порванный чулок. Мое мужское, хоть и медицинское сердце испытало такое забытое чувство сопереживания, что я сам удивился.

Что, говорю, случилось, милая дама, такого, что вы ведете себя так откровенно потеряно. Девушка смотрит на меня сквозь пелену слез, как смотрит житель Санкт-Петербурга через залитое дождем окно, где не видно ничего кроме силуэтов. Фокусируется. Видит на мне белый халат, и протягивает листок бумаги. Причем жест такой – все режиссеры мира могут завидовать – ни слов, ни угрюмой печали. Но понятно – как минимум «похоронка».

Читаю.

Не понимаю.

Уточняю.

В ответ история про подготовку к родам.

Успокаиваю чем могу. И, все же, что смутило, пытаюсь выяснить. Она удрученно опять показывает справку.

- И?

- Справка мужа.

- И?

- И там написано: …

А там в справке врачебной скорописью написано: Сперматоз. умер.

- Все нормально, мэм, это значит – сперматозоиды умеренные.

Цалель. И когда это Цалель переквалифицировался? Ведь всю жизнь, уже сорок лет работает в этой поликлинике отоларингологом... "

Когда она зашла в кабинет и села, врач открыл её карточку, написал число, ласково посмотрел на неё по-стариковски и спросил: "Ну, на что жалуемся? " Мама: "Глаз у меня болит" Доктор: "Понятно. Откройте рот"

Мама обомлела, но рот открыла и даже сказала: "А-а-а! " Цалель взял расширитель и говорит: "Посмотрим, как там дела в носу". Мама: "У меня ведь глаз болит". Доктор: "Я только посмотрю". Осмотрел нос и говорит: "А теперь проверим ушки". Нервы у моей мамы сдали. Она как рявкнет: "Да глаз у меня болит! " Доктор: "Так, с ушами всё в порядке". В маминой карточке появилась запись: "Приём у ЛОРа. Жалоб нет". После этого доктор встал, взял маму за руку, отвёл прямо в кабинет к окулисту, посадил и говорит ему: "Прими её без очереди. Очередь она уже отсидела. Наши дурочки из регистратуры ей талончик неправильно дали".

Для меня эта история - это рассказ о людях, таких, как доктор Цалель, которые изо дня в день, изо дня в день просто делают свою работу и на которых всё в этой жизни и держится.

я смог хотя я бы дышать нормально, и велела собираться к ним в гости. Доставили быстро, в течении часа меня осмотрели разные специалисты, оценили и обрадовали камнями в почках. В общем, в 4 утра я занимал уютную шконку урологического отделения больницы №20 г. Москва.

В 8. 30 я ждал своего укола для рентгена с контрастом. Получил и философски ждал своей очереди на получение подтверждения о том, что мой мир богат.

Рентген делался на специальной кровати, на высоте примерно 1, 20 м над полом. Для большинства нормальная высота, благо там еще и табуретка стоит. Привезла санитарка какую-то бабку, которая сама уже не ходит, весу в ней прилично. На просящий взгляд кота из Шрека я вздохнул и помог закинуть бабку на стол. Потом снять. Потом повторить все еще раз для второго снимка.

Мне не было противно или брезгливо, но я был удивлен тем, что ощущения были, словно я пытаюсь удержать бурдюк с костями и желе. Это был даже не жир, я с легкостью прощупывал кости сквозь кожу и ту желеобразную массу, которая раньше была мышцами рук и ног.

Осадок остался своеобразный, хотя меня сложно чем-то задеть. Приходилось уже смотреть как близкие умирали, болели.

Через час УЗИ, где мне радостно объясняют, что у меня закупорен мочеточник и жидкость застаивается в почке. Что началось воспаление и нужно срочно лечить. Короче, говорят, приходи через полчаса к такому-то кабинету.

Пришел, разделся, удалили меня в кресло, чем-то сильно похожее на гинекологическое. А может оно и было? ХЗ. Сейчас будем открывать почку, сказали мне.

С определенной точки зрения, хорошо что мне не сказали заранее что будет, потому что обладая новым знанием об ощущениях... Я бы согласился только под кайфом, наверное.

Короче, эти эскулапы херовы (во всех, с@ка, смыслах) берут жесткий эндоскоп, это такая трубка, толщиной с шариковую ручку, длиной около 30 см, и вставляют мне в член.

Даже спустя 2 суток я не могу отделаться от ощущений. Честно скажу, что я терпел многое: травмы, лечение зубов без анестезии, разную сильную и очень сильную боль, и все я терпел молча. Но тут, здоровый тридцатилетний мужик, взвыл так, что меня слышали на половине этажа.

Далее, интерн, под руководством врача, начинает внутри копаться, пытаясь установить стент - специальный каркас, который не дает закрываться мочеточнику.

Копался он около минуты, постоянно попадая не туда, что не добавляло мне любви ни к нему лично, ни к жизни в принципе. При этом, мочевой пузырь постоянно наполнялся жидкостью, из-за чего его раздувало и боль была еще и от этого.

Когда раздраженный врач сказал ему сдать назад, это сцуко вытащил вообще все из меня. Врач матерится и я снова ощущаю всю радость от проникновения [м]лядского эндоскопа в уретру.

Благо врач справился секунд за 15 дал мне сбежать из кабинета. Результат: почка спасена, постоянные боли, кровавая моча, но жить можно.

Ночью пошел погулять по отделению, при ходьбе было не так больно. Встретил процессию из двух санитаров и одного трупа, который только что был одним из пациентов и моих соседей по отделению.

Вдохновило.

Пару часов назад звонит жена, спрашивает как дела и почему тяжело дышу. Отвечаю:

Да у нас через палату лежит полоумная бабка, больная что смотреть страшно. Упала на пол, по какой-то причине персонал отказался ее поднимать, видимо не в первый раз. Вот и пришлось помочь поднять ее на кровать.

А тяжелое дыхание от перенапряжения, снова все разболелось внутри, поэтому я слегка злой на [сран]ую больницу, санитаров, сестер и весь этот грёбаный медперсонал, чтоб им гастэроскопию каждый день по три раза делали вместо еды.

Из смешного: со скрипом подняли бабку, перекатываем и перетаскиваем ее ближе к стене и дальше от края кровати.

Бабка: "Ещё! . . Ещё! . . "

Я, с трудом дыша: "Бабуль, ты не перепутала? Мы в больнице, а не в п@рнофильме. "

За пару часов до этого пишу жене:

Суки криворукие, меня сейчас чуть инфаркт не хватил. Меряю температуру : 38, 9. Глаза на лоб лезут, думаю, что я чувствую себя паршиво, но все-таки не настолько. Мне уже готовят срочный укол, решили замерить еще раз - 37, 1. Коновалы, блин.

В общем... Все сильнее хочется быть отсюда подальше, пока меня тут не угробили. Старшие еще нормальные, что сестры, что врачи, к молодым в руки попадать в принципе не хочется.

А то слелают или вколят что-нибудь такое, после чего можно требовать пенсию по инвалидности. А то и надгробный камень.

Не фига не смешно, но уж как есть.

Очень хочется верить, что я выйду из этой больницы живым.

Из забавных моментов: диагноз мне так никто и не удосужился сообщить, узнал случайно что заработал острый пиелонефрит. Лечение со мной никто не согласовывал, а пустой бланк согласия на лечение я отказался подписывать.

Выжить бы после этого лечения...