Из жизни знаменитостей VIP

Леонардо заболел и умер. "Джаконду" успел завещать своему ученику Джан Салаи. Тоже итальянцу. ("Иоанн Креститель - это и есть Салаи. С него писалась картина).

Салаи настолько любил и ценил картину учителя, что никому ее не продал и музеям не дарил. Но вот и Салаи скоропостижно, не успев оставить завещания, умер. Картина, по естественному праву, перешла к его детям.

А вот детки от папиной старой картины совсем не тащились. Совсем не втыкала. Деньги были важнее. И они предложили ее купить заезжему лоху - королю Франциску. Король согласился, столковались на 4000 экю. Король повесил картину в своем дворце. Потом династии сменились. Пришли Людовики. Потом революция 1789 года. Революционерам хватило ума сохранить королевские картины, передать в музей.

Наполеон Карлович присмотрел "Джаконду" и забрал себе. Повесил в своей спальне. (С ореховым трюмо и пуфиком очень сочеталась).

Но пошли нехорошие разговоры, недоумение. Маршалы стали хихикать. Такое барахольство не украшает боевого генерала. Пришлось Наполеон Карловичу вернуть картину на место.

И все. С тех пор так и висит.

Только в период 1940-1944 гг. , во время нацистской оккупации, "Джаконда" куда-то вывозилась, потом опять на место привозилась. Куда, зачем - никаких следов в архивах не удалось обнаружить. Это очень подозрительно. Общеизвестно, что Гитлер - бывший художник... К грабежам музеев был очень падок. (Отсюда идут устойчивые слухи, что в Лувре - копия. Настоящая нацистами похищена. Хотя неоднократные экспертизы опровергали слухи).

Во всей судьбе картины есть юридическая уязвимость. Итальянским юристам необходимо докопаться до правомерности передачи "Салаи - его дети". Завещание-то отсутствует. Имущество умершего гражданина Италии не обязательно должно перейти к его детям. Может, но не обязательно. Можно просудиться.

Можно еще докопаться. Леонардо на создание картины брал задаток у купца Джакондо. Это купец заказал портрет своей жены. Бухгалтерские документы сохранились. Получается, что Леонардо аванс взял, а картину так и не отдал. Самому понравилась. Классическое кидалово. Продинамил купчишку.

Можно и до этого докопаться. Потомки купца подают имущественный иск: вернуть картину в счет непогашенного долга (с пени за 515 лет).

У итальянцев есть скрытая обида к тому, что их "Джоконда" не во Флоренции или не в музее Ватикана. Увалакали нашу картину и теперь шлангом прикидываются.

Именно по этой причине "Джаконда" в 1911 г. была украдена из музея. Похититель - реставратор музея, этнический итальянец. Мотив - "вернуть картину народу Италии". И вывез картину в Италию.

Забавно, что некий искусствовед называет картину "холстом". Пишет, что сохранность картины очень пострадала от "невежественного неоднократного скручивания в рулон".

Интересный специалист. "Джоконда" (как и многие другие картины) не холст, а плотно сбитые сосновые доски. Интересно было бы посмотреть на невежественное скручивание сосновых досок в рулон.

Монсеррат. Ей повезло: родители понимали, что без хорошего образования девочке не выкарабкаться из этой вечной бедности, и старались дать ей возможность учиться. Еще один бонус, который она получила в раннем детстве: ее с первых лет учили уважать себя и никогда не сидеть без дела. Не жди, что «сами придут и сами все принесут», умей всего добиваться сама, работай – и тогда не пропадешь. Уже в отрочестве Монсеррат работала то швеей, то продавщицей, чтобы самой платить за уроки музыки, итальянского и французского.

Детская мечта Монсеррат исполнилась: она стала певицей. А вот с личной жизнью никак не ладилось. Однажды она попала в жуткую аварию, получила серьезную травму головы, в которой пострадал участок мозга, отвечающий за жиросжигание. Врачи спасли девушку, но стройной она уже никогда не была. Было очень обидно при росте 161 сантиметр весить больше ста килограммов, хотелось быть изящной, трогательной, нравиться мужчинам... После аварии певица годами сидела на строгой диете, но похудеть ей так и не удалось. Был еще такой момент, который сильно подкосил ее веру в себя. Один итальянский импресарио, которому она предложила сотрудничать, рассмеялся прямо в лицо: ну куда тебе, толстухе! Найди у себя в Барселоне какого-нибудь парня попроще, пеки ему пироги, да и хватит с тебя! Но в своем голосе она не сомневалась, и карьерные амбиции не оставила. А что до любви... Ближе к тридцати девушка начала думать, что все эти романтические истории не для нее: она никого не любила, ее никто не любил; что ж, и без этого можно быть счастливой! Она не знала, что золотой голос скоро поможет ей встретить «первого и единственного», мужчину всей жизни.

Было так: в 1962 году 29-летняя Монсеррат смотрела на оперный спектакль, в котором пел знаменитый на всю Испанию Бернабе Марти. Жгучий красавец, молодой – всего 34 года, он был настоящим мастером. Девушка пошла аз кулисы выразить коллеге свое восхищение. «Он выглядел таким вежливым и предупредительным, таким джентльменом! Предельно обходительным, но бесконечно холодным. Я была страшно разочарована и подумала про себя: почему он не может быть хоть чуть-чуть более похож на того, кем был на сцене? » — рассказывала певица.

Прошло несколько месяцев. Кабалье пела в «Мадам Баттерфляй», и Марти попросили заменить артиста, который исполнял одну из основных партий. Он не успел выучить свою партию. Кабалье, для которой такое в принципе было немыслимо, прикрывала губы японским веером и подсказывала ему слова. Спектакль был спасен, но Кабалье возмутило, что Марти опять держался со своей странной холодностью: в любовной сцене они должны были поцеловаться, но Марти не сделал и шагу ей навстречу. Монтсеррат сказала об этом главному гримеру: непрофессионально себя ведет тенор, уж не съела бы она его! Понятно, что гример проболтался: на следующем спектакле Барнабе Монти страстно обнял Монтсеррат и поцеловал так пылко и нескромно, что это явно выходило за рамки роли! «Я была безумно счастлива и яростна одновременно. В антракте я очень резко бросила ему: "Как вы могли так нескромно обращаться с леди на глазах у публики? » Монти усмехнулся и самодовольно ответил: «С леди нет, а с женщиной, которая говорит, что я слишком робкий – да! »

Певица злилась, была уязвлена, обескуражена – но уже тогда она понимала, что это мужчина ее жизни.

Вскоре тенор начал вот эти мутные, хорошо известные каждой девушке разговоры про «свободные отношения»: ты мне нравишься, ты мне очень нравишься, но я пока не готов ни к чему серьезному... Давай попробуем, посмотрим, что из этого выйдет. Мы же современные, свободные люди! Бернабе видел, что девушка по уши в него влюблена и не сомневался, что она согласится. Но Монсеррат выслушала все это и резко ответила на языке своего родного бедного квартала Барселоны: «Так. Или мы женимся, или мы не встречаемся вообще». Ошеломленной Бернабе перевел разговор на музыку. После этой встречи они расстались. Монсеррат знала, что больше они не встретятся. На душе было темно и холодно, все время хотелось плакать. Но поступиться самоуважением она не могла.

Прошло несколько месяцев, Бернабе позвонил: «Я просто хочу пожелать удачи перед выступлением».

Потом позвонил еще раз:

— Мы можем увидеться?

«Зачем? » — подумала Монтсеррат и повесила трубку.

Потом Бернабе пришел к ним домой и чуть ли ни с порога сказал матери девушки: «Сеньора Кабалье, я простой человек и не знаю дипломатических тонкостей, поэтому без лишних слов хочу попросить руки вашей дочери». Неизвестно, кто больше опешил: Монсеррат или ее мама. Но помолвка была назначена в тот же день! Официальное предложение Бернабе Марти сделал очень красиво: они снова пели вместе пели «Мадам Баттерфляй», и он встал на одно колено и подарил Кабалье кольцо.

Жениться решили в храме на вершине горы Монтсеррат. По дороге невеста и ее мама попали под бурный ливень, их автомобильчик сломался, добирались на перекладных. Под венец будущая звезда мировой оперы шла в перепачканном платье и с мокрой прической. Но оказалось, что это было к счастью. Семья у Монсеррат получилась счастливая, полная любви и радости. У Бернабе и Монсеррат родилось двое детей, их дочь тоже стала оперной певицей. Бернабе скоро оставил сцену, больное сердце больше не позволяло ему петь. Монсеррат звонила ему из любой точки мира – ей так хотелось услышать голос любимого, что многозначные счета от телефонных компаний даже не огорчали.

Мировой знаменитостью певица стала через год после того, как вышла замуж. Оперная прима Мэрилин Хорн заболела, и Монсеррат позвали заменить ее в американском «Карнеги-холл». Она спела партию Лукреции Борджиа и вызвала овации на 20 минут. Все ведущие газеты наутро писали, что Монтсеррат «лучшее сопрано мира».

Где-то в Италии в досаде и бессильной злобе кусал кулачки тот самый хам-импрессарио.

И царская роспись.

Трезини явно показал как своё искусство, так и художество: великолепный Петропавловский собор, здание Двенадцати коллегий и Летний дворец Петра I - без этих зданий Петербург немыслим. Доминико, или Андрей Якимович, как его здесь звали, усердно трудился на посту главного архитектора новой столицы и свою часть договора выполнил, а вот Пётр Алексеевич свою - нет. Больше того, прибавлять жалованье зодчему он и не собирался.

Как-то беседуя со своим любимцем Григорием Чернышёвым, в прошлом царским денщиком, Пётр в порыве откровенности рассказал, как он платит иностранцам на русской службе: "Французу всегда можно давать большое жалованье - они все весельчаки, и всё что получат, здесь у нас и проживут. Немцу нужно давать не меньше, эти любят хорошо поесть и попить, и это нам прибыльно. Англичанину надобно давать ещё больше, эти любят пожить в удобстве, из своего имения ещё сами к жалованью прибавят. Голландцу можно платить мало, эти досыта не едят, капитал собирают. А итальянцам - ещё меньше, эти - бережливые и служат в чужих землях, только чтобы накопить денег и после проживать их в своём раю, в Италии". Если б знал скромный Трезини о таких петровских правилах, может быть, и не соблазнился на его посулы...

Насчёт Андрея Якимовича царь-реформатор глубоко ошибся. Ни в какой итальянский рай он не поехал, после смерти Петра получил, наконец, прибавку к жалованью, чин полковника, мундир и шпагу, и умер здесь, в городе, который строил.

сначала тянем вот эту херню на себя, а потом…

- Да нет же! Нет! Наоборот! Это не трамвай! Это, с@ка, танк! – Орал рыжий.

- Нам завтра пи[c]ец. – Мрачно резюмировал шотландец, прикуривая очередную сигарету.

Старший сержант Майкл Фланаган танкистом оказался куда лучшим, чем педагогом. Попробуй объяснить двум пехотинцам, никогда не видевшим танка изнутри, как именно им управлять. К тому же из учебных материалов в его распоряжении были только карандаш, салфетки и семиэтажный английский мат.

Родившийся в Ирландии в 1926-м году, Майкл никогда не испытывал особых симпатий к Британской империи. Его отец – старый боец ИРА – был против того, чтобы сын проливал кровь за оккупантов зеленого острова. Но романтика мировой войны увлекла шестнадцатилетнего фермера. Тот сбежал из дома, добавил себе два года и записался добровольцем. Высадка в Нормандии произвела на него неизгладимое впечатление. Хотя и не такое сильное, как освобождение концлагеря Берген-Бельзен. Тогда ему впервые пришлось обратиться к армейскому психологу (в роли которого выступил полковой капеллан).

Война кончилась, британцы оставляли свои подмандатные территории. На аэродроме в Хайфе дежурили четыре последних танка «Кромвель». Арабские армии наступали, руководство Хаганы отчаянно нуждалось в оружии и боеприпасах, а английскому командованию было поручено «любой ценой предотвратить попадание вооружения в руки одной из сторон конфликта». Танков у израильтян не было. Почти. Имелся один собранный из украденных запчастей «Шерман» без пушки.

Вечером 30 июня подразделение Фланагана должны были забрать из хайфского порта. Тогда-то он и подбил своего командира, лейтенанта Гарри Макдоналда, дезертировать из британской армии в израильскую. Прихватив с собой танки.

Увы, для четырех машин нужно четыре водителя. Двумя учениками Фланагана и Макдональда стали бойцы Хаганы, служившие в британской пехоте. Никого лучше в распоряжении подполья не нашлось.

- Точно пи[c]ец. – Согласился ирландец.

Они накаркали. Ночью все четверо заняли свои места в «Кромвелях». Первый пехотинец тупо не сумел завести танк. Второй танк завел, проломил ограду аэропорта и улетел в песок. Коробку передач заклинило. В итоге, от четырех танков осталось два. Салфеточное обучение не помогло.

Фланаган с Макдональдом успешно довели свои машины до условленного места, где навстречу ирландцу вышел человек в форме старшего офицера британской армии. Майк потянулся за пистолетом, когда услышал «Шалом, хавер! ». Дэн Самуэль – самый молодой майор танковых войск и внук лорда Герберта Самуэля – тоже решил дезертировать. Он же помогал в сборке недоделанного «Шермана».

Англичане нашли два брошенных танка и решили, что на базу напали. Когда поняли, что произошло, объявили план-перехват. Но к тому моменту оба «Кромвеля» долетели на крейсерской скорости до Тель-Авива и были надежно укрыты в гараже в районе Гиватаима.

Наутро мэр Хайфы принес свои извинения и пригласил британского командира на чай. Тот с негодованием приглашение отверг и погрузился на корабль. Местные газеты вышли под заголовком: «ХАЙФСКОЕ ЧАЕПИТИЕ: НИ ЧАЯ, НИ ТАНКОВ».

Благодаря двум «Кромвелям» израильтянам удалось отбить у иорданцев аэропорт Лод.

После войны Фланаган сменил имя на Михаэль Пелег, прошел гиюр и женился на сержанте своего подразделения – Рут Леви. Посаженным отцом на свадьбе был майор Дан Самуэль, а шафером – лейтенант Макдональд. Шотландец вспоминает, что раввин, который должен был вести церемонию, застрял в пробке и впавший в ярость Фланаган (к тому моменту уже номинально правоверный иудей, но в душе – ревностный католик) заорал на всю синагогу: «Иисус Христос, Иосиф, Мария… Где черти носят нашего рабби?! ».

Макдональд потом вернулся в Англию. Фланаган остался в Израиле и прошел еще три войны – в 1956, 1967 и 1973.

Силуэт «Кромвеля» изображен на беретах израильских танкистов. По легенде, в Суэцкую войну – когда англичане и израильтяне уже оказались на одной стороне – британский генерал, командированный в Израиль, увидел этот значок и в недоумении спросил Ицхака Садэ:

- Неужели вы не могли выбрать для эмблемы что-нибудь получше?

- К сожалению, – ответил Садэ, – ничего лучше у вас в тот момент не было. Украли, что оставалось.

Иудаизм запрещает изображения людей. Поэтому мемориал «Большая тройка» в музее под Латруном состоит из трех танков. За фигуру Черчилля отвечает танк «Кромвель», угнанный сыном ирландского республиканца, иудео-католиком Майклом Фланаганом. За фигуру Рузвельта – танк «Шерман», собранный внуком британского лорда и первого губернатора подмандатной Палестины Даном Сэмуэлем.