Пьяные истории

в основном прослушкой разговоров и политической работой, были не против совместить полезное с приятным. У многих в сейфах хранилась бутылочка-другая. АТС, построенная ещё при Сталине, была декадно-шаговой системы, говоря простым языком – минимум электроники, тысячи реле и шаговых искателей. И все эти приборы по инструкции положено регулярно промывать чистым спиртом. Спирт на обслуживание выделялся канистрами. Основная часть расходовалась по назначению, но и воякам перепадала приличная доля. Новый заведующий складом решил прервать эту халяву, он подмешал в спирт немного бензина. Технике это не навредит, а пить такой спирт уже невозможно. Когда кто-то из начальства, придя на работу, понял, что крепче чая он ничего сегодня не выпьет, он озверел. В аппаратный зал были отданы указания, и связь у КГБ’шников начала глючить. У кого-то треск в трубке, кто-то не туда попадает, а какие-то телефоны вообще замолчали. Дело тут конечно не в некачественной промывке, просто между контактами некоторых реле телефонисты по указанию начальства проложили бумажки, смоченные солёной водой. Практически сразу из серого здания на Лубянке стали поступать жалобы, вскоре на чёрной “Волге” приехали люди в погонах. Начальник станции объяснил, что выдан некачественный спирт для обслуживания оборудования, поэтому телефоны не работают. Полагаю, ГБ’шники поняли истинную суть произошедшего, там тоже не идиоты сидят. Но связались с кем надо, и через короткое время на станции была новая канистра с нормальным спиртом, а инцидент с бензином больше не повторялся. Того “инициативного” завхоза лишили звания прапорщика и вообще чуть не отправили под суд за диверсию.

*до ветру*. А в

сибирской деревне огород ограничен наверное силой и возможностями

хозяев, короче огород от дома и до тайги метов 300 - 500, сколько

сможешь столько и паши. Деревья, кустарник - у кого что. И о туалетах

типа очко с дверью не у всех понятие было, короче где сел там и удобряй.

Зашел за кустик, расположился со всем возможным комфортом - газетка

почитать, помять помягче, Примка. Покурил, подтерся - вставать, а

никак... Рванулся, может шутит кто... ,а никого. Руками вокруг себя - аж

с фуфайки пуговицы поотлетали. Бл""- парализовало, вся жизнь перед

глазами промелькнула, ну как же я теперь, и из органов попрут, и жена...

Да нет не паралич, дергаюсь ведь. Руками продолжаю вокруг махать - может

зацеплюсь за что-нибудь, выберусь... Короче, сам не ожидал, еще раз

покакал. Рванулся еще и чувствую в плечах боль, а это еще что? Дотянулся

через верх до лопаток - железо. Стал щупать - полоса железа и тут понял,

как выбраться. Ну, бл"", когда срать садился умудрился каблуками на

обруч от бочки попасть и пока *орлом* сидел он на меня оделся, что я

ничего не почувствовал, а тут еще эта фуфайка...

Приперся в хату и только после второго стакана смог расказать, что со

мной приключилось...

солнышко проглянуло, глазки у народа сверкают, улыбаемся друг другу вовсю. Из подземного перехода медленно, но целеустремленно поднимается товарищ, привлекший внимание всей площади нереальных размеров букетищем. Этакая навороченная куча блестючей и шуршащей бумаги, всяческие бантики-ленточки, за всем этим богатством видны были заплетающиеся ноги товарища и объемистый живот. Площадь начала фыркать и хихикать, т.к. букет явно способствовал удержанию равновесия товарища, можно сказать, последним оплотом равновесия был. Товарищ, останавливаясь напротив меня (чуть ли не единственная девушка на площади), неверной рукой шарит в переднем кармане брюк. Площадь похрюкивает в предвкушении. Товарищ достает мобильник, одной рукой чего-то набирает, далее происходит монолог (пишу с интонациями):

- (радостно, прям влюбленно) Маша? Маааашенька! Пыыздравляю тебя с праааздничком, Машенька!... (удивленно) Что? Ну Маааашенька... (гневно)Чтооо??!!... Да пошла ты на х[рен], Машенька!! - и со всего размаху бросает мобильник на асфальт. Мобильник рикошетит от асфальта, бьется серебристым боком о гранитный бок перехода, снова шлепается на асфальт и, соответственно, разлетается разнокалиберными детальками и кусочками. Площадь застыла... и дружно грохнула. Товарищ не оствановился. Переложив букетище в другую руку, снова заширил рукой по карманам. Достал второй мобильник (площадь стонала), потыкал пальчиком, и со словами:

- (радостно, прям влюбленно)Таня? Таанечка, дорогааая, пыыздравляяю тебя! - удаляется с площади нетвердой походкой. Площадь валяется. Занавес.

спиртного. Его не оказалось никакого. Кроме нескольких ящиков золотистого токайского, made in Hungary, по 3 рубля 12 копеек за бутылку. У местных мужиков оно выпивкой не считалось, перевод денег. Ящики мы уволокли все. Разожгли костер в лесу, врубили музыку на страх тиграм. Дальнейшее помню плохо, только вкус великолепного токайского прямо из горла утконосой бутылки. Качались сосны, со звездного неба лился низкий гнусавый голос: "А я была уступчивой и ловкой, зачем вы прозвали меня прошмандовкой". Ну и еще куплеты, в общем он не затыкался. Это качался верхом на березе некогда робкий и зажатый, весь покрытый прыщами очкарик Боря. До сих пор не знаю, взыграли ли в нем пласты народного фольклора, или само токайское ввело его в транс автогенерации частушек. С той ночи Боря изменился. Выклянчил у выездного дяди привезти контактных линз, в СССР тогда неслыханных, перестал сутулиться, начал смешить и очаровывать девушек, занялся греблей и ебл@й. Быстро прошли прыщи, вышел статный видный парень. В общем, я потерял его след в начале 90-х, когда он занялся каким-то бизнесом. От которого приходилось тщательно прятаться. А недавно я оказался в Будапеште и увидел ее - точно такую же бутылку токайского из моей юности. Стоила унизительно дешево, но я взял именно ее, не раздумывая : )

удержать от соблазна молодых здоровых мужиков! Правда, все знали меру и норму, кроме одного (имени его не помню, предположим, Гена). За ним была установлена персональная слежка, проверяли, не принес ли что-нибудь с собой. Но история развивалась каждый день одинаковым образом – он приходил на работу трезвым, а к концу рабочего дня уже плохо держался на ногах. По секрету нам его сотрудники рассказали, что улучив момент, он разливал спирт в маленькие стаканчики и прятал их внутри железных шкафов, составляющих компьютер. А потом в течение дня бодро ходил, «ремонтируя» чего-то там и заодно опрокидывал в глотку стаканчики. Наконец, начальство решило уволить его по статье и, подловив в датом состоянии, заперло его в кабинете и вызвало скорую помощь для освидетельствования опьянения. Наш Гена мигом протрезвел и выпросился в туалет, а сам птицей слетел с пятого этажа и в одном белом халата исчез вдали. Надо добавить, что мороз стоял около 30 град. Когда приехала скорая, пациента не оказалось в наличии. Но врач подробно расспросил, что пил больной. Ему объяснили про спирт. Тогда и прозвучала незабываемая реплика: « Не волнуйтесь вы так, жить он будет…» Надо было видеть лица начальников. А Гене удалось уйти по собственному желанию.

Они подзамялись:

- Шпроты по 35 рублей баночка, оцинкованные ведра по сто!

- Да не может этого быть!

Мы побрели в лавку. Недавно я получил 1200 рублей и был в хорошем настроении. А теперь? Если обедать сугубо шпротами, то за месяц уйдет вся получка.

В Латвии начались экономические реформы. Главный экономист, как и его российский коллега имел фамилию на букву "Г" и тоже большую голову. С латышского она переводилась, как "честный человек", но в народе поговаривали, что в молодости он был Голдман.

По дороге с работы я зашел со своим горем к теще. На мое удивление они с тестем были в приподнятом настроении. Заходили днем ее сестры. У одной горело 70, а у другой 55 рублей на сберкнижке. Теща налила мне полную тарелку щей и воскликнула:

- Что развесил нюни, соседка Зента была в Зарасах, литовцы цены так не подняли, завтра с утра едем за хлебом.

С утра они долго копались, искали мешки, заводили свой "Запор". Литовский городишка находился в 24х километрах от нас. Хлеб там уже оставался только черный и давали по два кирпичика в руки. Объехали все четыре магазина и даже на мешок не набиралось. Поехали в следующий городок, где была АЭС и магазинов побольше. Городок располагался прямо в лесу и мы брели по снегу в совершенно кустодиевском виде. Тесть в засаленной фуфайке и валенках, теща в платке с бахромой и тоже в валенках, я сзади в тулупе и саночками, на которых вез мешок хлеба. Встречные девчонки угорали с нас.

Наконец мои спекулянты решили, что на сегодня хватит и мы потурчали обратно.

Перед границей машину тормознули какие-то чины в зеленых шапках с кокардами. Тесть залопотал по-литовски и высунул права в окошко.

- Права не надо, открывай багажник! Постановлением совмина Литвы на вывоз из республике разрешено по две буханки на персону. Проследуйте за нами в таможенное управление для конфискации контрабанды и наложение штрафа.

Таможенное управление находилось в избе бывшего сельсовета. Теща проследовала в кабинет, а таможенники отбыли на ловлю очередных мешочников-контрабандистов. Мы померзли в "Запоре", а потом зашли в коридор этого управления. В коридоре не было ни души и кругом горы целофанновых мешков с хлебобулочными изделиями. Тесть нервно подрыгивал ногой и высматривал наши, а потом махнул рукой:

- Давай зятек!

Мы взяли по мешку побольше и с караваями подороже и бегом припустили к машине, упаковав их в багажник. Вернулись, посидели. Тесть совсем разнервничался и схватился за мешок. Пятый уже еле впихнули на заднее сидение и я закрывал награбленное своим тулупом. Тут появилась из дверей и теща с озабоченным видом и квитанцией в руке. Штрафы еще не успели поднять и все наказание обошлось в пять буханок. Уселись и побыстрее покинули гостеприимную Литву. Хлеб у моих староверов на базаре ушел со свистом, многие мешочники в тот день попали под облаву и конкурентов не было.

Через неделю литовцы просекли фишку и стали привозить в наш город хлеб автофургонами прямо со своих хлебокомбинатов. Местные баранки-бублики никто не брал. А потом подтянулись белорусы со своей снедью, у них цены местные реакционеры не поднимали.

Позвонил теще насчет ее "бизнеса". Трубку подняла швагерка:

- Они сейчас на хуторе, водку возят по лесной дороге.

Тещин хутор был почти на границе, в молодости они ходили лесом на танцы в Зарасы.

Так сорвался голодомор в отдельно взятом городе.

и тут же направили в командировку, с базированием в одном из глухих сел Архангельской области.

Приехав на место, более опытные товарищи сказали, что надо выпить «за приезд». Я, городской житель, просто млел от тишины и просторов. Лето, величавая тихая река, бескрайние пляжи. Ну как тут не порадоваться жизни и не выпить за приезд?

Что мы с общего согласия и сделали. Отъехали недалеко от села и прямо по пляжу подкатили к реке. И крепко загуляли. Наша веселая пьянка плавно перешла на следующий день. Мне, как мало пьющему, на вторые сутки от алкоголя все же стало плохо. Я, пьяно соображая, решил уйти от компании, чтобы мне больше не наливали и не заставляли пить. Прошел пляж, продрался через кусты, упал. Сознание мое совсем уже отключалось, и я ползал взад-вперед по кустам, пытаясь куда-то спрятаться. В конце концов, обессиленный, упал и отключился.

Очнулся я от того, что меня кто-то тормошит. Вставать не хотелось. Я лежал на животе и не реагировал. Меня вновь начали грубо трясти, и... при этом что-то бойко говорили на английском языке.

Я приподнялся, надо мной стояли два афро... афро, не знаю, как это сказать по-толерантному, короче, надо мной стояло два молодых [мав]ра. Стояли, белозубо улыбались, и что-то спрашивали у меня, на английском языке. Мой мозг, затуманенный алкоголем, напрягся. «Здесь, в северной глухомани, [мав]ров быть не должно. Значит, значит... это не северная глухомань! А что же это тогда? ... ».

Я приподнялся, и выдавил:

- ит ис Америка?

- О, е! Америка! - Радостно закивали [мав]ры.

Я тупо переспросил:

- ит ис Америка?

Америка, Америка! - вновь закивали [мав]ры, а один из них состроил свирепую физиономию и размахивая руками что-то залопотал на своем американском языке.

Тут-то меня и накрыло таким ужасом, по сравнению с которым ужас Жени Лукашина, который оказался «на полу в Ленинграде», просто радость какая-то.

«Я в Америке! Как я тут очутился? А! Меня похитили, перевезли на подводной лодке. И теперь я один, в чужой стране. Что со мной будет? Будут пытать про цель экспедиции? » Пьяное сознание нагнетало такой страх, что хотелось просто покончить с собой. А [мав]ры все хохотали и что-то пытались мне объяснить.

Вдруг, рядом раздался знакомый и родной крик бригадира:

- Вовка! Ты куда, [м]ля%ь пропал?

Его голос привел меня в чувство. Я быстро-быстро, не оглядываясь на [мав]ров, пополз к бригадиру. Попутно отмечая, что песочек-то, наш, родной русский, и ивушка-то наша родная. Бригадир, матюгаясь (думали, что я утонул), сгреб меня в охапку и потащил к автомобилю. Пока он меня вел, я оглядывался — [мав]ры не показывались. Поэтому, я никому не стал рассказывать про увиденных пришельцев. Боясь насмешек и решив, что это мне спьяну привиделось. Я залег спать в фургоне, дав себе пьяную клятву: больше так не пить, до видений чертиков...

На следующий день все прояснилось. Оказывается, по какой-то американской реабилитационной программе, в этой российской глуши, на каникулах «отбывали наказание» трудновоспитуемые американские подростки. Типа, «что вам в Америке не живется». Вот, двое таких гопников и нашли меня. Мужики, узнав о мой встрече с ними, долго хохотали. Как один потом сказал, так насмеялись, что даже опохмеляться не надо.